Работа, иллюстрирующая, наверное, один из самых страшных моментов нашей истории - момент, когда в каждый калмыцкий дом постучались солдаты с ружьями. Никто еще точно не знал, что их ждет. За этим моментом последовали события, которые навсегда изменят историю нашего народа.

В память обо всех бабушках и дедушках, о дядях и тетях, о сестрах и братьях, сыновьях и дочерях. Их истории чтятся, не забываются. Прожитая боль предков не может быть стерта из памяти.

Диджитал-иллюстрация посвящена ощущению тоски по Родине, которую испытывают многие из нас, уехав из дома. Холодные цвета картины отражают чувство печали, которое мы испытываем, вспоминая родную степь на чужбине.

Авторские открытки, вдохновлённые родной Калмыкией. В основе изображений для открыток идет то, что нам всем так хорошо знакомо – самобытная культура, вера, язык, природа степи, люди и их взаимоотношения.

Серия фотографий о повседневной жизни Калмыкии. Залитая солнцем степь, серебристый ковыль, щиплющие траву овцы, постепенно приближающееся к горизонту солнце, которое завтра снова встанет над нашим домом, и все повторится сначала.

Проект начался с желания Виктории Саранговой восстановить историю своей семьи после смерти матери. Ее мать Надежда Сарангова родилась в Сибири, куда их семью изгнали во время депортации просто за то, что они были калмыками. Не имея возможности обратиться к матери напрямую, Виктория посетила веб-сайт «Мемориал»*, основной организации по правам человека, собирающей данные о репрессиях во времена Сталина, и нашла биографии 194 репрессированных калмыков с такой же фамилией.

Вышивая истории репрессированных однофамильцев, Виктория проживает травму всего народа, а также свою личную утрату (через повторяющийся жест ручной вышивки), и приглашает зрителей присоединиться к этой практике (которая на ее взгляд имеет освобождающую силу). После выставки она планирует установить инсталляцию на калмыцких степях в форме монгольского оovа - священного места для собраний и коллективного скорбления.

*«Мемориал» признан иноагентом.

Поскольку я калмычка, родившаяся в США, а оба моих родителя родились в Европе, расстояние между мной и Калмыкией иногда казалось пропастью, слишком большой, чтобы ее преодолеть. В этом году я предприняла шаги по преодолению личного разлада, вызванного депортацией калмыцкого народа, путем неоднократного изучения техник вышивки и Тодо бичик, как своего рода наглядного иллюстративного метода исцеления.

«Мои бабушка и дедушка - как раз те самые люди, которым пришлось пережить одну из самых тяжелых страниц в истории нашего народа. Для меня - это живой пример стойкости духа и в тоже время бесконечной любви и доброты. Благодаря их силе духа, их опыту и научению я стремлюсь не только к тому, чтобы «жить хорошо и комфортно», но и к тому, чтобы жить осмысленно и с радостью ни смотря ни на какие трудности и преграды. Это также заставляет меня думать о важности наших ментальных возможностей, о нашем «опыте поколений», о «травмах семьи и детства», и о «поисках себя». Судьба этого поколения калмыцкого народа складывалась в экстремальных, несправедливых и даже жестоких условиях. И все же, не смотря на все те ужасы и лишения, что они пережили в них было и есть по сей день так много любви, что эта любовь обязательно пройдет сквозь поколения и будет чувствоваться спустя века... Через улыбки, через прикосновения, через фотографии, через наши осмысления и память. Теперь мы пишем свою историю, проживаем свою судьбу, но оборачиваясь назад и вспоминая их, наших стариков, хочется сказать, хотя бы мысленно: Спасибо за Вам за Вашу доброту и за Вашу силу…»

Рисунок моего внука Доржиева Очира, 6 лет, г. Москва. Вагон, в котором увозили калмыков в Сибирь.

Хальмг гергн. Я очень люблю национальные калмыцкие костюмы. Они невероятно уникальные, яркие и стильные даже в нынешних реалиях. Здесь изображена девушка в традиционном костюме замужней женщины. Некоторые детали в одежде были добавлены от меня.

Зүүдн. Эта иллюстрация нарисована по мотивам моего сна. Тогда я оказался в бескрайних степях, чувствовался запах полыни и приятный летний ветерок. Рядом со мной была подруга в калмыцком национальном костюме, мы сидели в тишине и наслаждались тихим, тёплым летним вечером. Хотелось передать в своей работе чувство умиротворения и спокойствия, которое я ощутил тогда.

Төрскн. Эту работу я нарисовал во время сильнейшей тоски по родине. Очень многим пришлось по той или иной причине покинуть свой дом. И хоть мы физически находимся далеко, однако наши сердца остались в любой и дорогой республике.

Сайгак и три стихии. Здесь стихии представлены в виде декоративных элементов. А сайгак выступает центром всей композиции.

Цаста арслң. В своём творчестве мне нравится изображать сильных и волевых женщин. Как раз такая женщина нарисована на данной иллюстрации. Её взгляд наполнен решимостью и уверенностью, а снежный лев, стоящий рядом, готов в любой момент напасть по приказу своей хозяйки.

Иллюстрация была нарисована по мотивам аудио-записи воспоминаний калмыцкой пожилой женщины о депортации.

В этих воспоминаниях она рассказала, как, будучи детьми в Сибири, они забирались на кедры - они были самыми высокими, - пытаясь с высоты разглядеть родную степь.

Мне показалось, что этот образ ребенка, пытающегося рассмотреть родную землю с высокого дерева, отражает в каком-то смысле особую жестокость этой депортации, ведь сосланы были в основном старики и дети. В своей детской наивности несправедливо репрессированный ребенок забирается на высокое дерево, не понимая, насколько далеко их увезли и не понимая, за что ее и весь ее народ сослали.

«Все фотографии в этой серии - поиск стиля, авторского стиля.»
Серия фотографий калмыцкого фотографа, в которой он исследует темы течения времени, разницы между поколениями, роли жизни маленького человека в контексте истории всего народа.

Глубокая память. Далёкий отголосок несущихся вагонов поездов, в неистовом пламени боли, никогда не остывает. Через связь поколений, от родного человека к человеку, красной нитью проходит она, заставляя скорбеть и помнить такой сложный путь, давний (чб гамма и шероховатости), но до сих пор болезненный.

Кормление лошади. Конь для калмыка был всегда лучшим другом. Глубинная связь вольного скакуна и кочевого народа здесь выражена в кормлении лошади, как союз двух свободных натур.

Наездник. Эфемерное выражение душевного состояния калмыка, как запрятанная память о связи с природой, степью, животными, в частности память и внутренняя тяга на генном уровне к верховой езде и преодолению пространств. Всегда готовая душа к путешествию, к подъёму, к передвижению

Открытая рана. Даже далеко запрятанная боль, в какой бы дальний тёмный угол души не была она задвинута, открытая рана не заживёт, пока живут в памяти тягостные мысли и воспоминания. Яркий поток крови, как символ болезненной бьющей даже через года энергии

Рана души. Прожигающая боль, застланная белым и светлым, всё равно, так или иначе, влияет и возвращается.

Лотос. Священный символ чистоты и невинности. В моей работе он практический красный, по своей чистоте, он как спаситель, забирает боль у человека при созерцании.

Сайгак. Поражали всегда красивые, большие, но печальные глаза такого древнего существа. Безмолвный, но мудрый, такие чувства всегда вызывал, и что хотелось передать в краткостях линий.

«Когда я вижу лица наших стариков, наших аавнр и ээчжнр, я понимаю что их морщинистые лица - будто наша калмыцкая степь… Каждая морщинка на лице - словно годами протоптанная дорожка, словно пройденный жизненный путь. Они будто напоминают нам о том, что пришлось когда-то им пережить: утрата дома, агрессия, голод, Сибирь, смерть родных и близких... Их лица, одновременно радостные и суровые - словно наша природа, которая бывает знойной и жаркой, но порою холодной и снежной.»

Картина по мотивам семейной истории. Две женщины и два ребенка - именно так выглядела типичная семья, попавшая под депортацию, ведь большинство мужчин были на фронте.

«Эта работа - часть диптиха на тему социальных, культурных и религиозных репрессий против нашего калмыцкого народа.

В ней я изобразила образы всех тех, кто был до нас: наших бабушек, дедушек, прабабушек и остальных предков на чью долю выпали эти преследования и гонения. Они смотрят на нас, своих потомков сквозь время, наблюдая куда и к чему мы пришли после всего того, что выпало ни их долю.

В 20-х годах 20-го века первые репрессии коснулись именно калмыцкое духовенство: начали притеснять буддистких лам и уничтожать хурулы. А позже, в 1943 это коснулось и всего народа.
В картине «Этноцид» я как раз-таки хотела изобразить гибель этой духовной и культурной составляющей»

В 1943 году моей ээдже было столько же, как и мне на фото. Ее мама и папа погибли во время депортации. На этой фотографии (1989) я с ээджей. Помню, как я хотела, чтобы мне привязали этот бантик.